Два брата - Страница 100

100

Он повернул голову к дверям, но тотчас же снова отвернулся. Он ясно слышал, как тихо скрипнули двери, и кто-то вошел.

«Без позволения входит!» — подумал Николай.

Он все-таки не оборачивался и ждал. Кто-то откашлялся. Тогда только Вязников повернулся и увидал приземистую неуклюжую фигуру Лаврентьева в черном сюртуке, высоких сапогах, с огромной бараньей шапкой в руках.

Николай поднялся с кресла, сделал несколько шагов и остановился при виде серьезной и мрачной физиономии Григория Николаевича. Они обменялись поклонами, но никто из них не протянул друг другу руки. Оба внезапно почувствовали смущение и серьезно взглянули один на другого.

— Я пришел к вам по делу! — сухо и резко оборвал Григорий Николаевич, стараясь не глядеть на Николая и приближаясь на несколько шагов. — Дело это очень для меня важное! — глухим, тяжелым голосом прибавил он.

— Я к вашим услугам, Григорий Николаевич! — ответил Николай. — Надеюсь, серьезное дело не помешает нам присесть? — продолжал он веселым тоном, с иронической ноткой в голосе.

Лаврентьев поднял на него свои глубоко засевшие, блестящие глаза и тотчас же опустил их. В этом взгляде было совсем не дружелюбное выражение. Тон Николая, его самоуверенный, задорный, смеющийся вид — все теперь казалось ненавистным Лаврентьеву.

— Шутить изволите? А я ведь не для шуток пришел! — промолвил Григорий Николаевич, стараясь сдержать себя.

— И я вовсе не расположен шутить! — резко ответил, вспыхивая весь, Николай.

— Не всегда шутить-то в пору, Николай Иванович!.. Мне вот насчет одного обстоятельства очень желательно попытать вашего мнения, за тем я и пришел. Человек вы умный, статьи пишете и все такое. Чай, не откажете нам, сиволапым, ась?

— Охотно! — насмешливо процедил сквозь зубы Николай.

— Ладно, значит! Теперича мы друг дружку поймем! — значительно прибавил Лаврентьев. — Дело, видите ли, такое. Прослышали мы — тоже и в нашу глухую сторону вести доходят — будто некоторый молодой человек, парень, сперва, казалось, очень хороший, стал девушку одну уму-разуму учить… развивать, что ли… Книжки разные и все такое. Говорить-то он мастер! Ладно! Девушка — надо сказать, честная, доверчивая, хорошая девушка, — продолжал Лаврентьев, и голос его дрогнул скорбной ноткой, — поверила речам умным — речи-то сладкие! — и полюбила парня… А он, в те поры, лясы-то свои брось — не требуется, мол! — и стань облещивать честного человека… Поиграл, поиграл, натешился, да и бросил… Надоело… По-нашему, по-деревенскому, это выходит как будто пакость одна, а поди, парень-то, может, думает, что оно как следует, даже и либерально. Так я, перво-наперво, хочу попытать молодца, правда ли это?.. Как присоветуете?

Лаврентьев смолк и поднял на Николая строгий, пристальный взгляд.

Бледный, с сверкающими глазами, нервно пощипывая дрожавшими пальцами бороду, слушал Николай Лаврентьева, и когда тот обратился к нему, он презрительно усмехнулся и насмешливо проговорил, отчеканивая слова:

— Я полагаю, что молодец, о котором вы говорите, и объясняться-то с вами не захочет, господин Лаврентьев!

— Не захочет? — угрюмо протянул Григорий Николаевич. — А коли не захочет, так я попрошу его драться. А на дуэль не пойдет, трусом вдобавок скажется, ну, тогда… тогда… — проговорил с угрозой Лаврентьев.

— Довольно, господин Лаврентьев! — перебил его Николай, вздрагивая. — Довольно! К чему аллегории? Я принимаю ваш вызов!

— Вот и поняли друг дружку! — усмехнулся Лаврентьев и сделался вдруг спокойнее. — По-моему, нечего дело откладывать. Чем скорее, тем лучше. Угодно завтра?

— Пожалуй, завтра.

— Да и формальности-то побоку. Бог с ними. Можно и самим сговориться, без секундантов. Или требуется по форме?

— Можно и так.

— Десять шагов… Драться на пистолетах. Три выстрела каждому. Подходит? — серьезно продолжал Лаврентьев.

Николай небрежно махнул головой. Он уже не злился, а был в каком-то особенном приятном возбуждении. Он даже старался показать Лаврентьеву, что он нисколько не трусит, и несколько рисовался этим.

— На Голодае я знаю места укромные. А чтобы в случае чего не было огласки, каждый черкнет цидулку: надоело, мол, жить, и потому покончил с собою сам.

— Это самое лучшее.

— Разумеется, барышне не надо знать о нашем деле?

— Разумеется.

— Секундантам объяснять насчет причины дуэли поди тоже нечего?

— К чему им знать?

— По одному на брата довольно?

— За глаза! — проговорил Николай бойко, с особенной аффектацией небрежности.

Весь этот разговор казался ему в эту минуту очень интересным и приятно возбуждал нервы.

— Ваш приедет к моему или мой к вашему насчет остальных подробностей? — продолжал так же основательно и серьезно допрашивать Григорий Николаевич.

— Все равно. Я еще не знаю, кто у меня будет. Пожалуй, мой приедет к вашему!

— Так пришлите ужо к доктору Непорожневу. Знаете?

— Как же, знаю!

— А затем до завтра. В шесть часов утра, не рано?

— Как раз время.

Лаврентьев кивнул головой и вышел из кабинета.

Оставшись один, Николай несколько времени был еще в прежнем возбужденном состоянии. Нервы его были натянуты. Сердце билось сильно. Он словно был в каком-то опьянении. Он все еще не мог прийти в себя: только что происшедшая сцена казалась ему каким-то странным, подавляющим сном. Дуэль представлялась в каком-то парадном виде. Он припоминал все подробности объяснения и остался доволен собой. О, он не позволит с собой шутить!

Прошло минут пять, и после порыва возбуждения настало раздумье. Нервы слабели, и вся эта история представлялась ему в ином свете. Дело казалось теперь гораздо серьезнее…

100