Два брата - Страница 125

125

Что, если он…

Она испугалась сама запавшей мысли, но эта мысль охватила Леночку. Ей стало страшно.

«Не любит?!. А ведь это так просто!»

А Николай уже стоял на пороге. Он ласково улыбался как ни в чем не бывало.

— Ты не сердись на меня, Леночка! — проговорил он, приближаясь. — Я наговорил тебе черт знает чего. Ты знаешь, я вспыльчив!

Он обвил рукой ее шею и целовал ее побледневшие щеки.

— Не сердись же! — продолжал он, вполне уверенный, что после его извинения и поцелуев Леночка должна тотчас же просиять, тем более что он первый протягивает руку.

Она тихо пожала руку Николая, тихо освободилась от его поцелуев, но лицо ее не просияло.

— Ты все еще сердишься, Лена? — спросил он тоном капризного ребенка.

— Я не сержусь, Коля! — тихо проговорила Леночка.

— Так поцелуй меня и скажи, что ты забыла. Посмотри-ка на меня!

— У меня так скоро не проходит все, Коля! — тихо улыбнулась она, останавливая на Николае грустный, задумчивый взгляд. — Но ты не думай только, что я сержусь. Честное слово, я ничего не имею против тебя и никогда, слышишь ли, никогда, мне кажется, не обвиню тебя. Но я хотела бы тебя спросить… Видишь ли, наши частые сцепы навели меня на мысль… Иногда мне кажется…

Она остановилась на мгновение, стараясь скрыть охватившее ее волнение.

— Что же тебе кажется, Леночка? И с чего такой торжественный тон?

— Мне кажется, что ты несчастлив со мной! Я тебе не пара! — медленно проговорила Леночка.

— Вздор какой! С чего ты это взяла? Чем я несчастлив? — говорил он нетерпеливо, предчувствуя объяснение.

— Подумай сам. Не торопись успокоить меня. Вдумайся в наши отношения.

— Леночка! Неужели мне повторять тебе, что ты говоришь глупости! Полно, милая! Полно! Ты всему придаешь какое-то значение. Ну, иногда я раздражаюсь, это правда, но ты тут ни при чем.

— Так ли? Не обманываешься ли ты, мой милый? Тебе скучно со мной! Ты точно тяготиться моим присутствием. Точно я тебе не друг, и то мы так редко видимся в последнее время!

— Упреки?! Разве я должен сидеть все дома? Кто тебе мешает? Я часто зову тебя в театр, ты сама не хочешь, а теперь ты меня же винишь?

— Что ты, что ты? Разве я прошу тебя сидеть дома?

— Так что за вопросы? К чему эти сцены, эти копания в груди? У тебя все одна любовь на уме, и ты все относишь к любви. Тебе кажется, в любви — все. Но можно любить и чувствовать себя неудовлетворенным. Есть высшие интересы…

И он незаметно перешел в тон обвинителя. Леночка воображает бог знает что. Ее любовь слишком эгоистична.

Он окончил монолог нежными объятиями и проговорил:

— Успокойся же, Леночка, и не будем мучить друг друга.

Оказывалось, что Леночка его мучила.

Николай просидел с женой полчаса и нетерпеливо поглядывал на дверь. Сцена ею расстроила, и ему надобно рассеяться.

— Не хочешь ли, Лена, в театр? Сегодня «Русалка» .

— Нет, не хочется. Иди ты.

— А ты что будешь делать? Обещаешь не хандрить?

— Не беспокойся. Иди же, иди, Коля, рассейся.

Он опять целует ее и оставляет ее одну, не сомневаясь, что успокоил Леночку и окончательно ее успокоит, когда вернется домой, горячими ласками.

Он вышел из дому на улицу и вспомнил, что сегодня четверг. После театра он поедет к Смирновой. Давно он не видел Нину Сергеевну, с тех самых пор, как она так зло над ним подшутила. Он все еще сердился, но ему очень хотелось с ней встретиться. Она такая интересная и роскошная женщина. Плечи, плечи!.. И с ней так весело говорится. С ней невозможно скучать.

А Леночка — очень сентиментальна и слишком уж его любит. Чуточку поменьше — было бы лучше. Если б он не женился, было бы еще лучше, но теперь поздно!

«Бедная!» — великодушно пожалел он ее и вошел, приосаниваясь, в театральную залу.

После театра он был у Смирновой и обрадовался, когда Нина Сергеевна дружески обошлась с ним и попеняла, что он забыл ее. О прежнем ни слова.

— На лето в деревню? — спрашивала она.

— Нет, на дачу куда-нибудь.

— И я остаюсь здесь. В Петергофе буду скучать… а вы где, не решили еще?

— Нет еще! — проговорил он, внезапно решая, что наймет дачу в Петергофе.

А Леночка, несмотря на уверенность мужа, не успокоилась. Прошел час, другой, а она все сидела на старом месте в раздумье. Слезы тихо лились, но не облегчали ее.

Разные сомнения смущали ее. То казалось ей, будто она виновата в чем-то перед Николаем, что она его мучит своими сомнениями, то внезапно приходила в голову мысль, что Николай полюбил и скрывает.

«Нет, нет! К чему скрывал бы он? Разве не помнит он нашего уговора?»

Она перебирала всевозможные объяснения Николая и, как часто бывает, не находила настоящего, не понимая, что ее любимый Николай — бездушный эгоист, никого не любит и едва ли может любить кого-либо, кроме себя.

Внезапное появление Васи вывело ее из раздумья. Леночка поздоровалась с Васей, отворачивая лицо, чтобы он не заметил заплаканных глаз. Кстати, ей тотчас же понадобилось распорядиться насчет самовара, и она вышла из комнаты, промолвив:

— Садись, Вася. Я пойду попрошу, чтобы давали самовар.

Однако Вася, несмотря на свою рассеянность, заметил слезы.

Он как-то замечал все, касающееся Леночки.

«Эх, брат, брат!» — подумал он, провожая Леночку встревоженным взглядом.

Он часто заходил в последнее время к Леночке и, замечая, что она одна, старался рассеять ее, приводил с собой Чумакова и еще одного приятеля, читал ей вслух какую-нибудь, как он говорил, «настоящую» книгу, звал ее прогуляться. А то придет, просидит молча вечер, да и уйдет, спохватившись, что одиннадцать часов и пора уходить.

125